Лернер считает, что в задачу (естествен­но, с учетом государственных интересов) входит «осмысление» своего лично­го вклада в духовное и психическое здоровье национальной общности. «Такое осмысление, например, побудило некоторых юристов, работающих в русле политики смысла, задуматься о возможности второго этапа судебных слуша­ний, в ходе которого система состязательности на время перестает действовать и главной целью становится исцеление тех болезней, которые первоначальное судебное разбирательство обнаружило в обществе».

Некоторым людям все это может показаться достаточно глупым, и, как представляется, такие идеи вряд ли чреваты фашистским переворотом. Но если даже фашистский перево­рот когда-либо произойдет в Америке, он примет вид не штурмовиков, выла­мывающих двери, а юристов и социальных работников, заявляющих: «Мы из правительства, и здесь для того, чтобы помочь». Как ни странно, Лернер, похоже, не видит связи между своей идеологией и фашизмом. По иронии судьбы, он признает, что ранее «не мог понять, по­чему представители левых сил в Европе ничего не смогли противопоставить популярности фашистов».

Фашистская «ненависть к другим основывалась на том, в какой степени они верили (как правило, ошибочно), что эти достойные всяческого осуждения “другие” подрывали их сообщества, объединенные об­щностью смысла и целей». Лернер отмечает, что многие бывшие либералы «в настоящее время повернулись вправо в поисках чувства общности и смыс­ла, которые либералы, социал-демократы и левые всегда считали незначимыми или обязательно реакционными»33. Он пишет, что в 1990-е годы мы стали сви­детелями появления «фашистских» правых движений, которым можно проти­вопоставить только его политику смысла.