Одежда и прическа для них  способ уподобления и выражения общих ценностей. обозначает нечто кардинально отличающееся от свастики, но при этом оба этих знака - лишь своеобразные отличительные признаки, которые сразу же распознаются и друзьями, и вра­гами.

Протестующие в Беркли, которых раньше не замечали, чувствовали, что их мир, их народная община уничтожается холодным безличным учреж­дением,  университетом и, пожалуй, самим временем. «Вы сдвинули нас к концу вашей цивилизации здесь, в Беркли, к самому морю, - кричал один из лидеров восстания в Народном парке. - Затем вы вытолкнули нас на квадрат­ный участок под названием Народный парк. Это было последнее, что у нас оставалось, - этот квадратный кусок здравомыслия среди вашего всеобщего безумия... Теперь мы бездомны в вашем цивилизованном мире.

Мы стали ве­ликими американскими цыганами с нашей мифологией, которая заменяет нам культуру». Похожую обличительную речь можно было услышать от богем­ного жителя Берлина в 1920-е годы. Никто не спорит с тем, что нацизм был злонамеренной идеологией с пер­вой секунды своего существования. Но это не значит, что каждый приверженец нацизма был движим злым умыслом. Немцы не принимали коллективного ре­шения стать голливудскими злодеями на все времена. Миллионы немцев по­верили, что нацисты несут единство, смысл, а также аутентичность. Вот что написал Уолтер Лакер в журнале Commentary вскоре после восстания в Корнеллском университете.